Кузькин отец - Сергей Романюта

В вытрезвителе Гласс тоже продолжал спать, поэтому не заметил, как был подвергнут необходимым в таких случаях процедурам и препровождён баиньки. Если бы он имел в себе силы говорить, то неизвестно как бы все происходило дальше и чем бы закончилось. Но Гласс говорить не мог, вернее мог, но не в тот момент, поэтому так оно всё и получилось.

То ли день был такой, то ли разгульное время ещё не наступило, вытрезвитель был пустым, Гласс оказался его первым посетителем и клиентом.

Вообще-то работа в вытрезвителе нервная и скучная. Нервная она тогда, когда клиент косяком прёт. Мало того, что прёт, так ещё в силу состояния, почти каждый озабочен собственной индивидуальностью. Тогда конечно же приходится щедро расходовать нервные клетки на благо общества. Даже большой стаж и опыт работы в этом заведении не позволяют стать законченным жмотом, в смысле клеток, и относиться к клиентуре и к вытворяемому ими, равнодушно. Да и какой советский человек относится к своей работе равнодушно, правильно, никакой, поэтому приходится нервничать. А когда народ по улицам трезвый ходит, ну или ещё не до конца готовый к тому чтобы…, тогда скучно, потому что из всех развлечений в вытрезвителе – всесоюзное радио и клиенты. Вот так вот в некоторых случаях выглядит суровая служба без полутонов.

Но жизнь все-таки устроена справедливо. Если чего-то не хватает, то оно, то чего не хватает, обязательно появится. Появилось оно и в вытрезвителе в виде Гласса с его дипломатическим паспортом и статусом. И теперь дежурный по вытрезвителю держал этот паспорт в руках и не знал что делать, а делать что-то было надо.

Инструкции для таких случаев не предусмотрены и не написаны. Даже самому закоренелому фантасту, и юмористу с ним за компанию, не придёт в голову написать инструкцию для личного состава вытрезвителя на случай попадания туда дипломатического работника. Природой и международными отношениями такие случаи не предусмотрены, но выходит, что случаются.

– Начальству звонить надо. – капитан произнёс это таким тоном, как будто ему только что отрубили одну голову и собирались отрубить ещё одну.

– В журнал записал? – спросила Михална.

– Нет ещё…

– Ну и дыши спокойно.

В женском понимании, мужик – существо мало того, что в большинстве случаев бесполезное, так ещё и к жизни абсолютно неспособное, в смысле мозгов нет совсем. Наверное перед врачом Михайловной сейчас был как раз именно такой экземпляр, ни на что не способный. Она быстро сообразила, что если позвонить начальству, то начальство скорее всего тут же позвонит своему начальству, и так до самого верха. А что, вся ответственность за случившееся на капитане, а случай показать свою личную службу на высоте, лучше не придумаешь. И начнётся, вернее начнутся звонки-перезвоны и потянется в вытрезвитель не привычный и ожидаемый контингент, а ответственные товарищи, кстати тоже косяком. Мало того, что до международного скандала рукой подать, так ещё бумагами замучают, в смысле, их написанием. Так что, в этом случае, самым лучшим воплощением слова делать, было – ничего не делать.

– Ничего не пиши. – сказала Михайловна. – Пусть проспится и идёт себе на все четыре стороны. Даже если хватятся, вряд-ли додумаются, что он в вытрезвитель мог угодить, они ж поди все непьющие.

– Да уж, – капитан почесал в затылке, тем самым активизируя мыслительный процесс. – Один непьющий уже не пьёт, потому что не может. Все-таки надо бы доложить…

– Докладывай, коли пенсия не нужна. – поддержала капитана Михайловна.

Капитану пенсия была нужна, тем более, что должна была она появиться в его жизни совсем скоро. Он и в вытрезвитель перебрался, чтобы дослужить положенное тихо и спокойно, без приключений и неожиданностей, а тут такое.

– Ладно, пусть спит себе. – согласился капитан и сам того не подозревая развернул историю человечества с таким тщанием продуманной, а потому широкой и ровной дороги, прямиком в бурелом.

Проснулся Гласс легко, в смысле, сам момент перехода из состояния сна в состояние бодрствования прошёл быстро и безболезненно. Первым включился слух, ну а потом уже все остальное. Гласс немного полежал с закрытыми глазами, но так как был человеком дисциплинированным, решил, пора вставать, праздно валяться в постели он не привык. На отсутствие рядом жены, внимания он не обратил. Кстати, вот супруга Гласса, так та, большая любительница поваляться в постели. У них в семье было, можно сказать, заведено: пока Гласс делал утреннюю зарядку, принимал душ, брился и все такое, жена нежилась в постели. И что удивительно, не спала же, а просто лежала. Зато потом, когда Гласс внешне был готов к тому, чтобы позавтракать и отправляться на службу, жена подскакивала как по тревоге и в режиме ускоренного воспроизведения «кина», начинала готовить Глассу завтрак. Завтрак она приготовить успевала, но то ли потому, что всегда делала это второпях, то ли потому, что просто готовить не умела, он, завтрак, разнообразием не отличался, как по содержанию, так и по качеству.

Открыв глаза, вместо своей спальни Гласс увидел довольно-таки большое помещение. От его спальни помещение отличалось тем, что было больше по площади и что стены почти под самый потолок были выкрашены в темно-зелёный цвет. Ещё оно отличалось от спальни тем, что окно здесь было одно и зарешеченное, а напротив окна была металлическая дверь. Взглянув на дверь, Гласс понял, дверь заперта на ключ, а то и не на один. Весь её вид говорил: она не может быть не заперта, не положено ей быть открытой.

В комнате, рядами, стояли кровати. На некоторых из них спали какие-то люди, а некоторые, как и Гласс, уже проснулись. Кто-то из проснувшихся, подобно жене Гласса, продолжал нежиться в постели, а кто-то сидел и ничего не делал.

«Я попал в тюрьму! – это было первое что пришло Глассу в голову». И вот как только эта мысль посетила дипломатическую голову, вслед за ней эту же голову посетило похмелье. Ещё секунду назад все было хорошо, а теперь голова болела, в ней что-то пульсировало, а организму очень хотелось пить.

Гласс начал вспоминать, что же противозаконного он мог совершить раз попал в тюрьму, но ничего такого вспомнить не мог. Весь вчерашний день, вернее процесс выполнения задания, он помнил довольно-таки отчётливо, до того момента, как в ожидании такси присел на лавочку.

Не иначе как Фёдор и этот, как его, Николай, оказались контрразведчиками и вместо такси поспешили за подмогой. А его чем-то опоили, а может какой укол незаметно сделали, вот он и потерял сознание. Мысли, в силу теперешнего состояния Гласса, шевелились в его голове со скрипом но все-таки шевелились: «Теперь наверняка будут вербовать, может быть даже пытать будут. Надо быть твёрдым, в конце концов я – гражданин КОШЭ, а это им не просто так. Буду требовать представителей посольства. Ещё посмотрим кто кого. – мысль насчёт «кто кого» немного успокоила Гласса и даже придала ему видимость сил. А самое главное, он понял, что пропадать ещё рано.

– Проснулся? На, попей. – перед Глассом стоял вчерашний Фёдор, тот, который второй, и протягивал металлическую кружку.

– Что я вам сделал плохого? – спросил Гласс, но кружку взял. В кружке оказалась вода с запахом хлорки, но делать было нечего, очень хотелось пить.

– Ничего плохого ты не сделал. – Фёдор присел на кровать.

– Тогда почему я в тюрьме?

– Тише ты, не ори так. – успокоил его Фёдор. – Ни в какой ты не в тюрьме, а в обыкновенном вытрезвителе, кстати, вами же изобретённом.

Фёдор рассказал Глассу, что они с Николаем усадили его на лавочку, а сами отправились ловить такси. Такси не поймали и уже возвращались, чтобы придумать что делать дальше, как увидели отъезжающий милицейский УАЗик и то, что Гласса на лавочке нет. Опытным в таких делах людям нетрудно догадаться, что произошло, вот Фёдор с Николаем и догадались, и оказались правы.

– А ты что здесь делаешь? – спросил Гласс.

– То же, что и ты, – Фёдор был на удивление спокоен. – Жду, когда выпустят.

– А когда отсюда выпускают.

– Утром, когда же ещё.

Словно в подтверждение сказанного Фёдором, в двери защёлкал ключ и она открылась. В помещение вошёл милиционер. «У них не полиция как у нас, а милиция, – в силу похмелья подумал Гласс». Милиционер назвал кого-то по фамилии. Тот, которого назвали, вышел вслед за милиционером, а оставшиеся враз ожили и зашевелились. Те, кто спал, начали быстренько просыпаться, а те, кто уже проснулся, оживились и начали обсуждать появление милиционера.

– Вот видишь, – сказал Фёдор. – Выпускать начинают. Ты если выйдешь раньше, не уходи никуда, подожди меня.

Гласс кивнул, теперь его заботило то, как будет протекать процесс выпускания. Не то чтобы он волновался, но все равно, душа была не на месте. И ещё Гласс подумал, что теперь, когда он побывал в вытрезвителе, надо будет поподробнее расспросить Фёдора об этом.